Весной мне удалось побывать в Театре имени Евг. Вахтангова на спектакле «По Руси», сюжет которого соткан из произведений и реальных событий из жизни Максима Горького. Горький — фигура, обделенная должным вниманием. Многие воспринимают его как отпетого конъюнктурщика, и мало кто — как человека, чье сердце если и не горело, как у Данко в рассказе «Старуха Изергиль», то, по крайней мере, было предельно чутким ко всякому проявлению несправедливости. Подумала: если режиссер выбирает такого писателя, значит, с ним есть о чем поговорить. Павел Пархоменко – артист, ставший режиссером. Он поставил несколько спектаклей в Театре Моссовета, а затем удачливого дебютанта стали приглашать и на другие площадки.
Павел, по какому принципу Вы отбирали рассказы Горького из его автобиографического цикла «По Руси»? Цикл довольно обширный.
П. П.: Горький, путешествуя по Руси, попадает в целые миры. Эти истории незавершенные, фрагментарные: как пазлы, которые составляют большой коллаж из разных судеб. Попадаем к одним людям, к другим, — и испытываем полярные ощущения. При этом, конечно, у меня была задача выбрать из очерков, думаю, самые сформулированные темы. Их и рассказами-то назвать нельзя: не рассказ, а слепок человека. Отсюда и зародился горьковский реализм. Он ведь сам искал новые сюжеты для того, чтобы отразить действительность своего времени и максимально глубоко выразить человека, его болевые точки. Хотя сам Горький для меня оказался больше идеалистом и каким-то инопланетянином: не мог себя никак вместить в ту реальность, в которой оказался…
А как вы относитесь к персонажам Горького? Какие эмоции они у Вас вызывают?
П. П.: Думаю, что чувство сострадания. Горький сумел разглядеть в «человеке дна» живую душу: в нём изначально было заложено такое редкое качество, как всеобъемлющее человеколюбие. Горький мне чем-то напоминает Христа: «Любите ближнего, как самого себя». Хотя он всегда считал себя атеистом. Про него Андреев как-то сказал: «Вы атеист, но думаете, как верующий». Удивительное сочетание для меня.А когда произошло Ваше знакомство с Горьким?
П. П.: Я играл Алешу Пешкова в театральном училище, в музее Горького. Это был не спектакль, а какой-то литературный вечер. Дали сапоги, косоворотку… Мне было пятнадцать лет.
А что нужно сделать, чтобы исполнитель смог перевоплотиться в Горького? Как Вы прорабатываете этот вопрос, чтобы актер прочувствовал роль?
П. П.: У каждого артиста своя кухня, я в нее не лезу… Направить артиста необходимо, но не управлять им. Мне кажется, артист только тогда и раскрывается, когда он находит собственные ключи к роли. Вообще, главное — «про что играть». Тема роли важнее всего, она центрообразующая. Вот это и надо понять сначала, а все остальное потянется за темой. Само придет! Иногда, конечно, показываю… Вот так и так… Я же актер, как я могу перестать быть актером? Актерскую природу нельзя убрать, забыть, похоронить. Никак! Это одна и та же экосистема.
Вы хотели стать режиссером еще до того, как пошли в актеры?
П. П.: Я хотел быть дирижером! Потому что учился в музыкальной школе, и меня это очень занимало. После девятого класса хотел пойти в музыкальное училище, дальше в консерваторию, но на выпускном одноклассница случайно подкинула мне листок о наборе в театральное училище, и я как с цепи сорвался: начал учить басни, прозу… И сказал себе: «Поступлю — круто! Не поступлю… Ну и ладно». И поступил. А потом уехал в Москву, поступил в пять вузов, выбрал ГИТИС, режиссерский факультет… И пошло-поехало. А дирижер — это вообще для меня необъяснимо: как человек следит за всеми партиями одновременно?.. Магия. А театр в этом смысле — грубое искусство. Наглое, развязное, хулиганское.
Когда Вы создаете спектакль, то в этот момент спектакль создает Вас?
П. П.: Да. Тема всегда поднимает во мне какие-то вопросы. Скажем, тема воскресения в романе Толстого. Нет ничего важнее духовной жизни в человеке: что бы ни происходило, всё равно душа имеет большую потребность во внутренней связи с небесами. И что ничего не будет просто так. Самосуд Нехлюдова — это суд его совести, которая вдруг просыпается: он понимает, что всю свою жизнь жил пустой, бессмысленной жизнью, и теперь он во что бы то ни стало должен поменять весь порядок вещей. Этот бунт совести внутри него, конечно, важен. Или, скажем, документальный спектакль «Москва. Полный круг» — это исповеди разных людей, и ты понимаешь, что человек — это не только добро и зло (это плоско!), что его жизнь — как книга: в ней есть и подъемы, и падения, и боль, и страдания, и смех, и слезы, и... что надо как-то осознанно жить.
Сколько у Вас занимает времени постановка одного спектакля?
П. П.: Я готовлюсь месяц, иногда два… Но еще какое-то время, до того как наступает этот период, я спектакль надумываю. Живу замыслом месяцев шесть. Иногда больше.
А как у Вас складывается творческий день? У писателей, например: «ни дня без строчки».
П. П.: По-разному… Бывает, идея поглощает: ты просыпаешься и засыпаешь с ней. А бывает наоборот: какая-то пустота, и вообще невозможно ни о чем думать. Вчера только приехал из Екатеринбурга, мы там выпускали премьеру спектакля «Зал ожидания» со Светланой Ходченковой и Александром Метелкиным. Всего два артиста, это тоже был для меня очень крутой опыт, когда вдруг мне пришлось себя перестроить. Потому что я люблю с формой работать, а тут… два артиста. И все на них. Но после этой премьеры я приехал наполненным. Это сейчас важная история, важный спектакль.
Бывало ли у Вас когда-нибудь необъяснимое совпадение жизни и спектакля?
П. П.: Когда я репетировал «Воскресение» в Театре имени Гоголя, мы с художницей Полиной Фадеевой придумали такое решение пространства: грязные зеркала сотканы в архаичную стену. Почему грязные? Потому что мир грязный, грешный. Грешники все. И это как бы отражение, которое работает и как зеркало, отражающее зрительный зал, — такое… почерневшее, — и как образ: зеркало души Нехлюдова, которое потемнело от грехов. Ну, и как закопчённые иконы, когда видишь силуэты только: ведь это очень православная история. Так вот: во время репетиций, куда бы я ни пришёл, мне постоянно попадалось зеркало с тёмными пятнами. Вдруг. А когда я репетировал «Москва. Полный круг», то всегда, спускаясь в метро, встречал людей каких-то интересных, которых мы потом ещё и в копилку отсылали в спектакль. Когда мы репетировали «Зал ожидания», там в тексте есть такая реплика: «Вы знаете, почему мы все еще живы?» — Она отвечает: «Нет. Почему?» — И он ей: «Все дело в регенерации клеток. В полной мере этим свойством обладает лишь одно существо на Земле: медуза нутрикула. Она живет до старости, а потом живет в обратном направлении». И вот, в перерыве, я поехал на море. Разбегаюсь, ныряю в море, выплываю… рядом со мной — огромное пятно. Вглядываюсь, а там… огромная медуза! С щупальцами. Если бы я в полуметре вынырнул правее, что бы со мной было? Много знаков, очень много. Вселенная как-то говорит.
Зачем нужен театр?
П. П.: Скажем, после спектакля «Человек в закрытой комнате» (пьеса Татьяны Загдай, Театр имени Моссовета) ко мне подошла гример. А я ее не видел никогда, она новенькая. И она сказала вдруг: «Спасибо». — Я говорю: «За что?» — Она говорит: «После вашего спектакля я помирилась с отцом».
А вот если бы вы могли попасть в прошлое и поговорить не только с Фоменко, но еще и с самим собой, какой бы вы себе дали совет?
П. П.: Не торопись.
Театр — это больше про развлечение или размышление?
П. П.: Для меня точно про размышление. Иначе зачем?.. Вкладывать столько сил, энергии, чтобы просто развлечь?.. Это точно не для меня. Сейчас и так много «фастфуда»: закинул, кайфанул и дальше пошел. И забыл! А хорошие спектакли всегда оставляют в зрителе след.
Как вы думаете, пресловутая актуальность, о которой все говорят, существует в театре? Горький, например, актуален чем?
П. П.: Горький всю жизнь искал красоту: это всегда актуально. Он, конечно, идеалист, и есть моменты для меня спорные: его ультимативность такая… Я просто по жизни реалист, и мне, скажем, больше близок Чехов. А вот Горький всё хотел переделать! Может, потому, что много испытал боли.
Идеалист, попавший в реальность?
П. П.: Да. И мне была интересна его история становления. Как человек, который формирует общество посредством литературы, сам формируется в этом обществе? Что с ним происходит? Горький для меня стал таким… гимном человеколюбия. «Человек — это звучит гордо»… Горький, в каком-то смысле, превзошёл время, обстоятельства, себя. Он, конечно, ницшеанский герой.
А ведь если представить Горького не-идеалистом, то его образ будто бы сразу теряется.
П. П.: Ну да. Но в этом и шутка судьбы: давай-ка, попробуй, спустись на землю и проверь свои идеалы!
Можно ли сказать: актуально то, что вечно? Поставить знак тождества?П. П.: Думаю, да. Вечное — потому и вечное, что оно всегда актуально. Всегда имеет отношение к жизни, к человеку. В моём понимании, Горький выходит за рамки своей эпохи. Вообще, писатели для меня — своего рода айтишники, программирующие внутренний мир человека. А человек не меняется в том плане, что не меняются его потребности: он хочет любви, хочет жить, хочет быть счастлив — что тогда, что сейчас. Он мечется, у него возникают вопросы. Человечество живёт какой-то цикличной спиралью: войны, конфликты, геополитические события… И всегда важна духовная часть жизни. Без нее ничего не выйдет! Мы тогда не люди, и мы никогда не сойдёмся, скажем, ни с собой, ни друг с другом, ни с этой планетой…
Каким, на ваш взгляд, должен быть идеальный спектакль? Чего категорически не должно в нем быть, на ваш взгляд?
П. П.: Я думаю, что в спектакле не должно быть пустоты.
Мария Розова — член Национальной ассоциации драматургов, выпускница Литературного института им. А. М. Горького (2024, семинар драматургии под руководством В. Ю. Малягина), начинающий драматург и исследователь. Дипломная пьеса «Ваш выход» опубликована в журнале «Новый мир». Занимала призовые места в ряде литературных конкурсов: лауреат («Слово и действие – 2020», «Конкурс коротких пьес – 2022»), финалист («Национальная молодёжная Литпремия Роскультцентра – 2020» в номинации «Детская книга» при поддержке «Эксмо», «Конкурс коротких пьес – 2023»).