Лидия Фрицлер пишет о спектакле «Каштанка» Антона Чехова, Челябинский театр кукол имени В. Вольховского, режиссер и автор инсценировки Петр Васильев, художник Алевтина Торик.
Свист, крик городового. Мельтешит световой луч, выискивая бродячих артистов. Те смеются, лихо, игриво прячутся от него. В серых одеждах, в шляпах-котелках, с чуть выбеленными лицами и подведенными черным глазами — почти дарк-кабаре бэнд. И музыка вторит: Беспризорник поет свои уличные напевы, несколько приблатненные, но нежные: «…Я Антона Палыча Чехова-а-а незаконнорожденный внук».
Так начинается «Каштанка» Петра Васильева в Челябинском театре кукол им. В. Вольховского. Спектакль эстетичный, с долей иронии (для взрослого зрителя) и с яркими образами и динамикой (для юного). Все действие происходит внутри и снаружи деревянного циркового фургона. Подробная, активно работающая декорация: это и планшет для кукол, и трансформирующееся пространство, где появляются окна, двери домов, клетки для зверей и людей; над фургоном вырастает панорама города. Артисты обживают пространство не только внутри цирка, но и вокруг него: улица с фонарями, растянутые между ними бельевые веревки.
Куклы животных — штоковые марионетки. Люди — планшетные куклы. Движения марионеточной Каштанки подробны, детальны — собака крутит головой, вылизывает лапы. Аккуратна и точна работа с масштабом. Каштанка на улице — совсем небольшая кукла, и все, что ее окружает, больше, чем она сама. Огромные по сравнению с собакой деревянные колеса повозок; сапоги марширующего строя — все пугает Каштанку. Когда она оказывается в доме Жоржа, масштаб меняется — более крупный дубль выразителен в мелких движениях: кажется, что даже глазки-бусинки блестят, как у живой собаки.
Режиссер перерабатывает текст Чехова, создавая мир, полный языковых игр и вполне читающихся недосказанностей: цирковой артист КолиОстро, песни, где не пропеваются слова «кабак» и «смерть», даже аудиоряд перед спектаклем с просьбой выключить мобильные телефоны — и тот смешливо-игровой. Легкость языка, шутливо-ироничное повествование — все это создает атмосферу немного балаганистую, озорную: этот пласт необходим для баланса с тематической наполненностью спектакля. На это ощущение созданности «здесь и сейчас» работает и музыкальное оформление: Беспризорник (Елена Блажеева) играет на гармони и поет, периодически использует другие инструменты, а в общей «живо-плановой» сцене артисты используют подручные средства для создания музыки. Этот рукотворный оркестр, состоящий из стиральной доски, ложек, мисок, с одной стороны, символ бродячей жизни и неприкаянности, с другой — утверждение игровой природы.
В спектакле три плана: первый — «цирковой», в котором труппа циркачей разыгрывает перед зрителями сюжет «Каштанки», и мы видим особенности цирковой жизни; второй — непосредственно чеховский сюжет; третий — линия Беспризорника. Это герой, которого не было у Чехова. Через его линию на первый план выходят ненужность, бездомность, покинутость, они осмысляются через категории человеческого и звериного. Особенно эти категории звучат в сцене, где артисты оставляют кукол и выходят в живой план, сохраняя при этом образы животных. Нет однозначного ответа, с кем тут обходятся лучше, кто нужнее, важнее — звериное трио Жоржа или люди; нет ответа и в том, кто человечнее — пропойца-столяр, потерявший Каштанку и называющий ее насекомым, или Жорж, нашедший ее и давший новый дом. Отсутствие ответа делает спектакль объемным, позволяющим выйти на диалог с юным зрителем.
Особенно выделяется мистер/клоун Жорж в исполнении Андрея Дрыгина. Дрыгин создает объемный образ, в котором есть и жестокая ироничность матерого циркача, и трепетное, нежное отношение к крылатым-хвостатым подопечным, и нервное, горькое: «Провалимся! Опозоримся!», — это в клоунском обличьи Жорж говорит, когда понимает, что без гуся Ивана Ивановича номер с пирамидой не выйдет; в этот момент даже голос, бывший до этого спокойным и уверенным, переходит на клоунское верещание. Интересен выбор в распределении ролей гуся Ивана Ивановича и столяра Луки Александровича — не между артистами, а в целом, как концепт. Эти роли играет один и тот же артист (в этом составе — Федор Псарев), и когда Иван Иванович умирает, артист оставляет куклу, выходит на передний план и медленно, неуверенно, будто не осознавая до конца, что случилось, идет к выходу, оборачиваясь на свое цирковое братство, легким движением фокусника подбрасывая в воздух белые перья. Эта по-своему трагичная немая сцена прерывается криком Федюшки: «Дядька!» Артист счастливо возвращается, чтобы дальше вести куклу Луки Александровича. Все-таки дом есть. Все-таки жизнь продолжается.
Сквозно проходят через весь спектакль цирковые номера, не связанные с основным сюжетом, но органично вплетенные в повествование. Цирк в театре кукол — всегда возможность продемонстрировать трюковую природу, использовать необычных кукол. Граф КолиОстро, разрезающий ассистентку в ящике и глотающий шпагу, его спутница, выворачивающаяся наизнанку, тонкая балерина, качающаяся на слоновьих хоботах: номера поддерживают динамику спектакля, уплотняют его.
Свист, крик городового. Мельтешит световой луч, выискивая бродячих артистов. Они, конечно, убегают — спектакль закольцовывается, история повторяется раз за разом, вопрос ненужности, одиночества, дома остается с нами. В центре сидит Беспризорник и смотрит в небо. Эта последняя трогательная, щемящая нота ставит неутешительную точку в спектакле: было весело, смешно, местами грустно, и задумчиво, и тоскливо.
Дом — не только окна и двери, дом — место, куда можно прийти и куда хочется. Но если некуда идти?
Фото Марата Муллыева.
Лидия Фрицлер - магистрантка РГИСИ.
Свист, крик городового. Мельтешит световой луч, выискивая бродячих артистов. Те смеются, лихо, игриво прячутся от него. В серых одеждах, в шляпах-котелках, с чуть выбеленными лицами и подведенными черным глазами — почти дарк-кабаре бэнд. И музыка вторит: Беспризорник поет свои уличные напевы, несколько приблатненные, но нежные: «…Я Антона Палыча Чехова-а-а незаконнорожденный внук».
Так начинается «Каштанка» Петра Васильева в Челябинском театре кукол им. В. Вольховского. Спектакль эстетичный, с долей иронии (для взрослого зрителя) и с яркими образами и динамикой (для юного). Все действие происходит внутри и снаружи деревянного циркового фургона. Подробная, активно работающая декорация: это и планшет для кукол, и трансформирующееся пространство, где появляются окна, двери домов, клетки для зверей и людей; над фургоном вырастает панорама города. Артисты обживают пространство не только внутри цирка, но и вокруг него: улица с фонарями, растянутые между ними бельевые веревки.
Куклы животных — штоковые марионетки. Люди — планшетные куклы. Движения марионеточной Каштанки подробны, детальны — собака крутит головой, вылизывает лапы. Аккуратна и точна работа с масштабом. Каштанка на улице — совсем небольшая кукла, и все, что ее окружает, больше, чем она сама. Огромные по сравнению с собакой деревянные колеса повозок; сапоги марширующего строя — все пугает Каштанку. Когда она оказывается в доме Жоржа, масштаб меняется — более крупный дубль выразителен в мелких движениях: кажется, что даже глазки-бусинки блестят, как у живой собаки.
Режиссер перерабатывает текст Чехова, создавая мир, полный языковых игр и вполне читающихся недосказанностей: цирковой артист КолиОстро, песни, где не пропеваются слова «кабак» и «смерть», даже аудиоряд перед спектаклем с просьбой выключить мобильные телефоны — и тот смешливо-игровой. Легкость языка, шутливо-ироничное повествование — все это создает атмосферу немного балаганистую, озорную: этот пласт необходим для баланса с тематической наполненностью спектакля. На это ощущение созданности «здесь и сейчас» работает и музыкальное оформление: Беспризорник (Елена Блажеева) играет на гармони и поет, периодически использует другие инструменты, а в общей «живо-плановой» сцене артисты используют подручные средства для создания музыки. Этот рукотворный оркестр, состоящий из стиральной доски, ложек, мисок, с одной стороны, символ бродячей жизни и неприкаянности, с другой — утверждение игровой природы.
В спектакле три плана: первый — «цирковой», в котором труппа циркачей разыгрывает перед зрителями сюжет «Каштанки», и мы видим особенности цирковой жизни; второй — непосредственно чеховский сюжет; третий — линия Беспризорника. Это герой, которого не было у Чехова. Через его линию на первый план выходят ненужность, бездомность, покинутость, они осмысляются через категории человеческого и звериного. Особенно эти категории звучат в сцене, где артисты оставляют кукол и выходят в живой план, сохраняя при этом образы животных. Нет однозначного ответа, с кем тут обходятся лучше, кто нужнее, важнее — звериное трио Жоржа или люди; нет ответа и в том, кто человечнее — пропойца-столяр, потерявший Каштанку и называющий ее насекомым, или Жорж, нашедший ее и давший новый дом. Отсутствие ответа делает спектакль объемным, позволяющим выйти на диалог с юным зрителем.
Особенно выделяется мистер/клоун Жорж в исполнении Андрея Дрыгина. Дрыгин создает объемный образ, в котором есть и жестокая ироничность матерого циркача, и трепетное, нежное отношение к крылатым-хвостатым подопечным, и нервное, горькое: «Провалимся! Опозоримся!», — это в клоунском обличьи Жорж говорит, когда понимает, что без гуся Ивана Ивановича номер с пирамидой не выйдет; в этот момент даже голос, бывший до этого спокойным и уверенным, переходит на клоунское верещание. Интересен выбор в распределении ролей гуся Ивана Ивановича и столяра Луки Александровича — не между артистами, а в целом, как концепт. Эти роли играет один и тот же артист (в этом составе — Федор Псарев), и когда Иван Иванович умирает, артист оставляет куклу, выходит на передний план и медленно, неуверенно, будто не осознавая до конца, что случилось, идет к выходу, оборачиваясь на свое цирковое братство, легким движением фокусника подбрасывая в воздух белые перья. Эта по-своему трагичная немая сцена прерывается криком Федюшки: «Дядька!» Артист счастливо возвращается, чтобы дальше вести куклу Луки Александровича. Все-таки дом есть. Все-таки жизнь продолжается.
Сквозно проходят через весь спектакль цирковые номера, не связанные с основным сюжетом, но органично вплетенные в повествование. Цирк в театре кукол — всегда возможность продемонстрировать трюковую природу, использовать необычных кукол. Граф КолиОстро, разрезающий ассистентку в ящике и глотающий шпагу, его спутница, выворачивающаяся наизнанку, тонкая балерина, качающаяся на слоновьих хоботах: номера поддерживают динамику спектакля, уплотняют его.
Свист, крик городового. Мельтешит световой луч, выискивая бродячих артистов. Они, конечно, убегают — спектакль закольцовывается, история повторяется раз за разом, вопрос ненужности, одиночества, дома остается с нами. В центре сидит Беспризорник и смотрит в небо. Эта последняя трогательная, щемящая нота ставит неутешительную точку в спектакле: было весело, смешно, местами грустно, и задумчиво, и тоскливо.
Дом — не только окна и двери, дом — место, куда можно прийти и куда хочется. Но если некуда идти?
Фото Марата Муллыева.
Лидия Фрицлер - магистрантка РГИСИ.
14.05.2024
Другие новости
День рождения Георгия Георгиевича Исаакяна
Сегодня отмечает день рождения народный артист России, Секретарь СТД РФ, художественный руководитель Детского музыкального театра имени Н. И. Сац Георгий Георгиевич Исаакян
07.11.2024
«Конец истории – это начало жизни»
Юлия Бирюкова пишет в «Блог критиков» о спектакле «Медуза Горгона» Челябинского театра кукол имени В. Вольховского
07.11.2024
В Астане прошли тренинги в рамках программы Центра поддержки русского театра за рубежом
Тренинги провел российский хореограф-постановщик и педагог Алексей Ищук
06.11.2024
Завершилась режиссерская лаборатория в Казахстане по программе Центра поддержки русского театра за рубежом
Результатом стали три эскиза по классическим комедиям
05.11.2024