Все, что не может найти слова, должно обойтись молчанием

Катя Садовникова

«Лес. Трактат» по текстам Владимира Бибихина, реж. Александр Плотников, моноспектакль Бориса Алексеева, театр «Среда 21»

В камерном театре на окраине сада имени Баумана «Среда 21» появился проект «Лес. Трактат», созданный режиссером Александром Плотниковым и актером Борисом Алексеевым. На сцену влетает Борис Алексеев в роли австрийского философа Витгенштейна, который, не снимая пальто и шарфа, начинает читать лекцию. Все сумбурно, очень торопливо, но только от того, что герою хочется сейчас рассказать что-то очень важное, что-то очень запутанное и волнующее. И это настолько необходимо поведать, что мысли смешиваются и совершенно второстепенно становится даже то, что, к примеру, пальто надо снять для начала. Все действие начинается на английском языке с хаотичным переводом некоторых фраз на русский. Когда герой понимает, что окончательно поглощен своим энтузиазмом и волнением, он пишет на меловой доске фразу на немецком: «Die Welt ist alles, was der Fall ist». «Мир - это все, что выпало (случилось)». Перед зрителями меловая доска, на которой нам объясняют наглядно сложные философские вещи, стол, стул. Постепенно появляются разные детали в виде фотографий Бибихина и Витгенштейна, компьютера, на котором пишется трактат и проч.

Герой Бориса Алексеева - потерянный, застенчивый, он, кажется, не может найти себе место на сцене, но, надевая очки и включая зеленый свет, актер перевоплощается в Бибихина. Разница между героями очень большая. Экспрессивный Витгенштейн с его диким и строгим взглядом пытается объяснить важные философские вещи, не дающие ему покоя, растерянный Борис, который искренне хочет найти и понять себя, и невозмутимый Бибихин, объясняющий все то, что не может объяснить Витгенштейн в силу своей взволнованности.

«Лес» построен на горизонтальных отношениях режиссера и актера. По словам Александра Плотникова, создание этого спектакля — это «диалог и его результат». Главная тема – встреча с собой, которая не оказалась самой приятной. Это про опыт конкретного человека.

Этот слом создает перформативность на сцене. Невозможно представить «Лес. Трактат» без роли Бориса Алексеева. Театральность и образность спектакля появляются, когда на сцене философы, а в остальном на сцене реальный человек с реальными проблемами и вопросами. Нам важно присутствие Бориса на сцене, так как весь спектакль построен на его размышлениях о жизни.

С самого начала Борис Алексеев создает метафору лекции как дороги, с которой ты иногда сходишь, запутавшись, но все равно возвращаешься и идешь к пониманию. Это схоже с тем, как работает внутреннее осмысление различных вопросов. Путь не просто от точки А в точку Б, а еще и путь мысли от непонимания к пониманию.

В спектакле поднимается много вопросов, которые волнуют любого человека в той или иной период жизни. После спектакля режиссер Александр Плотников, актер Борис Алексеев и театроведка Владислава Куприна приглашают зрителей на обсуждение показа. В первый раз мне показалось, что спектакль был про объединение людей в пространстве боли. «Мы приходим в театр переживать чужую боль или свою?», - этот вопрос был одним из главных. Из обсуждения стало понятно, что в этом маленьком зале театра «Среда 21» все нашли себя в общем чувстве. В самом начале проскальзывает мысль, что у нас у всех свой мир и свои правила, но по итогу мы понимаем, что боль - это объединяющее чувство.

Второй показ показался очень личным: Борису Алексееву тяжело быть с Борисом Алексеевым, как и любому из нас. Не работали фразы про общую боль, но очень трогали фразы про его потерянность и про то, как страшно выходить за пределы спектакля, где все не отрепетировано: «Я придумываю сто разных вариантов, как все может произойти и как мне реагировать на те или иные вещи, но всегда происходит сто первый». Пока артист - Макбет, он знает, что будет происходить. Вне зависимости от контекста Макбет всегда остается Макбетом. Но в жизни так не работает. На обсуждении зрители часто отмечали этот момент спектакля: имитирование жизни – актуальная проблема для многих. Вместо того, чтобы слушать, люди пристраивают свои реакции и фразы, чтобы поддержать диалог, теряя при этом суть коммуникации. Для Бориса как для актера эта проблема сводится к тому, что он смешивает профессию с обычной жизнью и теряется в этом.

Весь спектакль ты не понимаешь до конца: перед тобой человек, который рассказывает о своих переживаниях, или же актер, который читает выученный текст? Более того, этого и не понимает сам актер. Он достает и демонстрирует нам текст и вроде это выход из системы спектакля, но и это тоже отрепетированный ход с выученными словами. Получается, что даже его речь о том, что он не может говорить своими словами, - это чужие слова. Замкнутый круг.

Будет ли поклон? Это был бы ответ на мой вопрос, кто передо мной: актер или обычный человек. В итоге Борис Алексеев вышел на поклон, и я поняла еще больше: а почему вообще надо разделять Бориса Алексеева как актера и как человека? При том, что он сам говорит, что тут художественное высказывание заключается в том, чтобы прочитать чужой текст и вложить туда «что-то от себя». Нахождение своих слов становится важной целью для Бориса, чтобы перестать быть «немым».

Одна из центральных тем спектакля – утрата языка. В философии Витгенштейна язык имеет важную роль, так как он считает, что весь мир – форма его языка. Жизнь состоит из слов, нахождение и понимание их – важная часть в узнавании себя и мира вокруг. С каждым новым вопросом, на который нет ответа, понимаешь только одно: точного рационального языка не существует. Нельзя сказать фразу, не дополнив ее объяснениями, чтобы тебя точно поняли так, как ты хотел. Если даже вдумываться в простые слова, например, в слово «немой». Немой, если разделить, получится «не мой», «не свой». «Я не свой», - приходит к такому выводу Борис Алексеев. Теряя смысл языка как актёрского, так и человеческого – Борис Алексеев в конце находит новый. В полной тишине он включает компьютер и через проекцию мы видим, как он пишет свой «(не)мой трактат». Если не можешь произнести текст - напиши его, а если ты испытываешь то, на что нет слов, то тут вступает завершающая мысль логико-философского трактата Витгенштейна: «Все, что не может найти слова, должно обойтись молчанием».

Кроме утраты языка, в спектакле фигурирует утрата себя на фоне негативных событий в жизни. Полтора года назад Никитинский театр Бориса Алексеева потерял сцену. Он играл почти каждый день на этой сцене, и вдруг привычная жизнь закончилась. Невыносимая боль, когда то, чем ты живешь каждый день, что ты любишь и вкладываешь туда все ресурсы, вдруг несправедливо отнимают, не дав даже отыграть сезон до конца. Абсолютное чувство бессилия перед большой силой, которая распоряжается за тебя твоей жизнью.

Рассуждая над чувством сожаления и сочувствия, Борис достает из рюкзака нож и подставляет его к руке, будто сейчас порежет себя. Зал сжимается, охает и отклоняется, что доказывает: наше сочувствие - это физическая реакция. Сначала реагирует тело, чувствуя боль другого человека. Поэтому мы все связаны физически и ментально.

Наша связь заключается не только в сочувствии. Принято считать, что в театре все условность. Мы приходим обманываться. Борис Алексеев рисует на полу мелом полоску, и вот появляется граница между зрительским залом и сценой. Мы верим в то, что есть четвертая стена, но в «Трактате» эта условность ломается. На сцене меловая доска, стол с компьютером и магнитофоном, стул и лампа со складным стулом. Заходя на сцену, Борис приносит с собой рюкзак и через перечисленные вещи актер наглядно объясняет сложные философские вещи зрителю.

Нарисованный мелом ромб на стене — это потолок, потому что мы так договорились в ходе разговора. Но потом поменяли мнение и теперь это пол, потому что так сказал Борис или кто-то другой. Но по факту это неровные линии, которые даже нельзя назвать ромбом.

Задаваясь вопросами об этом самообмане, Борис Алексеев обращает наше внимание на то, что условность есть не только в театре, но и в жизни. Далее из рюкзака Борис достает яблоко и протягивает зрителю: «Вы хотите яблоко?» Получив положительный ответ, он резко забирает плод себе и говорит: «А у вас только груши». Садится на раскладной стул и представляет, как посадил яблоню, выращивал ее долго, потом сидит под ней и понимает, что надо было посадить грушу, и так всю жизнь. Мы желаем получить что-то, что, возможно, происходит неосознанно, и потом, уже увидев результат, понимаем: реальность другая.

На третьем спектакле зашла речь о крике как источнике искренности. Одна из зрительниц на обсуждении говорила, что в системе «Леса» крик - единственный момент, когда человек не имитирует. Один из итоговых пунктов в трактате Бориса: «Пока я кричал от ужаса, что меня нет — это был я». Крик — это когда ты выходишь из себя, а, может, выходя из системы мира, ты становишься собой.

Метафора дороги как путь мышления человека - путь создания философии, где в путанице и сложностях ты находишь ту самую дверь из комнаты, о которой говорит Бибихин. Это просто рефлексия человека, который хочет найти себя и успокоиться. С каждым днем привычный мир все больше перестает быть узнаваемым, а в потоке новостей, событий и информации потерять себя – легко.

«Мы играем по правилам Бори, какой он сегодня - такие и мы». На примере трех показов я убедилась в этом правиле. С каждым разом этот спектакль становится новым, потому что каждый раз все зависит от того, как себя сейчас чувствует актер. Это такая новая искренность, где я, как зритель, чувствую, что со мной сейчас разговаривают, не рассказывают, а именно разговаривают и пытаются через этот монолог дать мне возможность самой высказаться.

Катя Садовникова - студентка первого курса ВШСИ, курс «Театроведение и драматургия». Выпускница «Свободных мастерских» ММОМА (2023), мастерская фото/видео Романа Мокрова и Рины Вольных. Действующий художник и фотограф.