Вышел человечек

Ксения Синицина

«Гертруда, Дании краса и королева, и этот, как его, принц Датский», Рязанский театр кукол, реж. Олег Жюгжда

Спектакль «Гертруда, Дании краса и королева, и этот, как его, принц Датский» — результат сотрудничества с Гродненским театром кукол. Приглашенные артистки Лариса Микулич и Татьяна Потапова исполнили роли Гертруды и Офелии.

Олег Жюгжда — известный и многими любимый постановщик спектаклей с куклами. Штампованные прочтения — не про него. Про него - изменить мотивы, с новой стороны проанализировать психологию героев. В нынешней постановке куклы — психологические дуалы героев.

В первую очередь это рассказ об инфантильном юноше, ещё мальчике, на которого в одну секунду свалилось много горя — и уже трудно отличить, когда он притворяется безумным, а когда по-настоящему сходит с ума.
Сцена погружена во тьму. Длинные, свисающие щупальцами полотна полиэтилена. Это Дания, лишённая воздуха и жизни. Долго существовать так невозможно — ситуация окутывает и душит.

Нечёткая, рябящая, как старый телевизор, фигура отца (Константин Кириллов) — напоминание о мире мёртвых. Весь её вид предвосхищает концовку: связь наладится, и вид почившего монарха станет совсем чётким, монументальным.

Гамлет (Василий Уточкин) со стопкой книг и похоронным венком — в другой. Ему совсем не тридцать лет, как у Шекспира, — он ещё подросток, не старше шестнадцати. Как и любой подросток, он никому не доверяет и замыкается в себе. Подтягивая колени к груди, пытается спрятаться от мира, от матери и новоявленного отчима, беснующихся в грохочущем жутком танце. Это не танец даже — мрачный дьявольский ритуал. Именно в этот момент реальность накладывается на сумасшествие — и непонятно, галлюцинация ли явление отца.

В руках у Гамлета плюшевый мишка. Будто и не игрушка вовсе — он живёт своей жизнью и распаляется еще больше: заглядывает в декольте Офелии, надевает тёмные очки и отчаянно бередит болезненное сознание Гамлета, одновременно делая безумные вещи, но и воплощая тайные желания своего хозяина. Принц Датский в пижаме с уточками отчаянно жестикулирует, воплощая юношеский максимализм. Он видит ожившие ужасы детства, обычно снящиеся в кошмарах. Это вымещаются разрушившиеся вмиг мечты.

Любить Гамлет не умеет. Офелия, кажется, уже тоже сошла с ума — с какой маниакальностью она заводит подаренную Гамлетом (а им ли?) причудливую музыкальную шкатулку! С такой же горячностью рассказывает о возлюбленном, что кажется, что и он — выдумка. А Гамлет даёт ей холодную отповедь, сначала холодно читая нотацию, а потом со злобой крича, в бешенстве забываясь и теряя человеческий облик. Понять истину сложно даже зрителю, настолько в этом спектакле смазывается грань между актёрством и реальностью.

К девушке нет любви — так, может, ещё не время? К друзьям любви у него тоже нет. «Покамест травка подрастёт — лошадка с голоду умрёт», — заявляет Гамлет, беря за шкирку, как котят, неразличимых Гильденстерна и Розенкранца (Евгений Солушев и Жульен Берия). Гильденстерн и Розенкранц для Гамлета и Клавдия — пешки. Можно забыть, что им суждено умереть, так мимоходом и безразлично упоминает об этом Гамлет в череде горячечных рассуждений. Целью становится уже не спасение Дании, а проработка собственных травм и желание самоутвердиться, стать божком-победителем.

Даже в расслабленной атмосфере, в домашнем халате и с маской на лице Гертруда не перестаёт быть величественной королевой Дании. Она трезво оценивает ситуацию, видя, как сын разговаривает с пустотой и кричит. Королева — реалист, «железная леди» и мало верит в призрак почившего мужа. Но природа Гертруды-матери всё-таки раскрывается. У этой женщины нет полумер: веселиться — так до упаду, править — так тоталитарно, быть матерью — так воплощать архетип. Она любит сына, прижимает к себе и укачивает уже взрослого мальчика. Баюкает, силится помочь и вылечить даже прикосновением. Такие матери ласкают кнутом и хлещут пряником, но ради детей пожертвуют всем.

Офелия же совершенно точно сошла с ума — и на королевском приёме мажет помадой по лицу, поёт под укулеле. Кокон, сберегающий от ещё больших потерь, попытка выжить или настоящая душевная болезнь — её поведение можно воспринимать по-разному. Она бегает по городу с уже знакомым зрителю похоронным венком. Смерть Офелии изящная и жуткая одновременно: в ванной, над которой летают неоновые мыльные пузыри, её душат полиэтиленом. Она бьётся в конвульсиях, как мотылек, которого ветер жестоко принёс к пламени. Смерть ей — освобождение из золотой клетки сумасшествия, гарантия того, что она не станет жертвой, о которой Гамлет даже не вспомнит.

Разум Гамлета таинственен до самого конца — он погружается в пучину безумия медленнее, закрываясь в скорлупу, зарастая льдом, как череп Йорика, найденный в морге. Они неуловимо похожи, только у одного глаза горят бешеным огнём, а у другого — отгорели навсегда.

Вместо дуэли с Лаэртом (Алексей Сушков) — бокс. Они не враги — два человека, которые никогда не смогут пережить потерю. И смерть их — дело времени, разница в несколько мгновений.

Величайшее проявление материнской любви — выпить яд, предназначенный сыну. В этой истории сомнений не остается — королева знала, на что шла. Подвигом для нее становится хоть немного отсрочить смерть Гамлета, выбрав путь не «Дании красы», а матери своего сына. Наконец становится ясным смысл названия спектакля — и оно кажется невероятно точным.

Совсем чёткой стала фигура отца Гамлета, а мальчишка из последних сил борется за жизнь. Натянутый канат ринга, отбивающий пульс, оставляет надежду на добрый исход: Гамлет должен, обязан дотянуться до вездесущего мишки, вырасти и стать из взбалмошного подростка величайшим королём — но смерть сильнее. Всё замирает, а канат тяжёлым грузом лежит, не поднимаясь. Концовка оглушительно тихая: «Точка, точка, два крючочка, //Носик, ротик, оборотик, // Палка, палка, огуречик - // Вот и вышел человечек», — слышен лишь тихий голос Гертруды.

Ксения Синицина — блогер, пишет о театральной жизни Москвы, Санкт-Петербурга и регионов. Живет в Рязани. Публикации в журнале «Знамя». Дипломант первой степени конкурса РГИСИ «Пишу о театре».